EPISTULARUM

Врач должен быть одет в богатые одежды, носить на руке дорогой перстень, иметь лучшего коня, дабы думы о хлебе насущном не отвлекали врача от забот о пациенте.
                                                                                Авиценна

А ведь знавала я таких врачей.
Вплоть до перстня. Это ещё во временя Авиценны часов швейцарских не было.

И ведь не всегда такое благополучие погружало в неусыпные заботы о пациенте. Не все настолько Авиценны.
Разные иные заботы донимали.
Например, хотелось ещё перстень и ещё. И коня помоложе.

И пациентов полегче.
Чтобы уж точно выздоравливали и не портили репутацию и перспективы.
Но чтобы болели регулярно и к врачу бежали.

Великие писатели на то и великие, что находишь у них даже то, чего они и не думали нам специально сообщать.
Просто творили свой мир из того, что было в них самих и вокруг - "не ведая стыда".

Вот Андрей Платонов:
« - Вы не знаете товарищи, что, заарестуют меня в лаптях аль не тронут? – спросил старик. - Нынче ведь каждый последний и тот в кожаных голенищах ходит; бабы сроду в юбках наголо ходили, а теперь тоже у каждой под юбкой цветочные штаны надеты, ишь ты, как ведь стало интересно!»

Это «Котлован», 1930 год.

Отсюда узнаём, что к 1930 году (стало быть, всё началось ещё в 1920-е) даже сельские женщины обзавелись столь необходимой вещью, как трусы.
А раньше как-то - как? – обходились.

Вот на картинке «цветочные штаны» и не только штаны.
Правда, не на крестьянке, а на некой дачнице.
Но рисунок на ситчике вполне угадывается. И фасон верный!

Александр Самохвалов, 1935 год:



В разных книжках по истории костюма дамские трусы как таковые считаются фактом именно с 1930-х годов.
Так что наши женщины ничуть не отстали от прочих в освоении этого нового вида исподнего.

Конечно, до трусиков – когда крестьянки ещё ходили «наголо» - дамы уже носили штанишки.
Панталоны.
Это были пышные батистовые шароварчики до колен, украшенные кружевами, рюшками, прошивками и прочим рукоделием.
На талии они обычно завязывались ленточкой, чтобы не свалились.
Но как же с ними быть при нужде?
При нужде всё было просто – в шагу панталоны, как правило, не сшивались.

Достаточно демократичный вариант батистовых дамских панталон - на рисунке великолепного графика Владимира Лебедева:





Это «Катька». Образ, возможно, вдохновлён блоковской Катькой. Той самой, что

Гетры серые носила,
Шоколад  Миньон жрала,
С юнкерьём гулять ходила –
С солдатьём теперь пошла

То ли 1916 год это, то ли 1918 (искусствоведы спорят о дате создания работы, но фасон панталон за это время не изменился).

Хорошо тут видна тонкая ткань, пышность, рюшки – всё то, про что профессор Преображенский говаривал пациенткам: «Снимайте штаны, сударыня» (Булгаков ещё упоминает и тёплые фланелевые панталоны, неизящные).

На Катьке, кстати, продвинутый вариант крепления чулок вместо привычных подвязок и круглых резинок, сдавливающих ногу.
Это сооружение - пояс + т.н. пажи -  куда прочнее держало туго натянутые чулки.
Ведь спущенный чулок – вечная тема дамских волнений и пикантных шуток.
Парижские гризетки, не стесняясь, приподнимали юбки, чтобы чулок подтянуть, но даме высшего света делать такое публично не позволялось.
Вот и видим на снимках то княгиню  Ирину  Юсупову в съехавших, сморщенных гармошкой чулках, то советского посла Александру Коллонтай вообще в чулках перекрученных.

Панталоны - тёплые, фланелевые  - в советском обиходе, конечно, надолго остались.
Климат у нас для них подходящий.
Зато тонкие батистовые вдруг превратились в трусики.

Как это им удалось?
Всё мода виновата.

В 1930-е стали носить узкие платья, плотно обтягивающие бёдра.
А пышные штанишки топорщились, толстили модниц там, где совсем не надо, красивую линию бедра портили – и их тоже стали шить облегающими, по фигуре.

В этот момент старая бельевая мода (та, что с кружевцами и оборочками) встретилась с динамичной модой спортивной.
В ход пошёл трикотаж.
Ведь купальные и спортивные костюмы предпочитали трикотажные.

Собственно, спортивного типа трусики и стали носить простые советские женщины.
Но не до трикотажа было.
Немного ситца или сатина (и в цветочек тоже!) плюс три резинки – одна на талии и две для ног – и готово.
Всё гениальное просто!

А если из того же материала сшить ещё и бюстгальтер, получится милый наряд для отдыха – такой, как у теннисистки Самохвалова.

В таком и искупаться можно.
Многие девушки, подобно героине «Операции Ы», надевали на купальник платье  - и были готовы к любой ситуации.
Хоть в пир, хоть в мир.



Это прелестная  "Девушка с букетом" того же Лебедева (1933).
На ней и трусики, и лифчик, и вязаный беретик с кисточкой (такую модную штучку легко было самой изготовить), и нарядная кофточка с брошкой, и браслет – осталось только юбку надеть. Дело за малым!

А что там в 1930-е было "у них" - у наших западных партнёров, как нежно выражаются в МИДе?
Вот что:



Как видим, это бельё в принципе схоже с тем, во что одета наша теннисистка.

Однако в таком милом комплекте на пляж или спортплощадку не выйдёшь.
Он очень изысканный – и очень интимный.
Эти трусики таки больше напоминают Катькины панталоны: кружева оборочкой расположены там же и так же. И длина более панталонная, архаичная.
Зато гладкий шёлк обеспечит идеальное облегание – платье по нему будет нежно скользить, а не тянуть и морщить.

Разумеется, такое бельё выпускалось всякими известными специализированными фирмами.
Советские же «цветочные штаны» были чаще творчеством масс.
То есть произведениями домашних портних.
Всё сами, сами.
Михалков-старший не даст соврать:

Кто трусы ребятам шьёт?
Ну конечно, не пилот!





     

Кто-нибудь досмотрел до конца «Солнечный удар» Никиты Михалкова?

У меня не получилось.
Невозможно это.
Так я и не увидела, как спалили российские берёзовые дрова в Швейцарии, где снималось кино – и чем такой дорогостоящий огонь отличается от всякого иного.

Странно, что оба они прямо теперь одновременно заюбилеили – и Михалков, и Бунин (по рассказам которого Михалков снял свой "Удар").

Только мало у них общего.
Разве что оба юбиляра с радостью всегда твердили о своём дворянстве.
И оба мировые величины, увенчанные высшими лаврами – один Нобеля получил, другой Оскара.
Когда Михалков родился, Бунин ещё вполне жив был, ещё писал, но не помышлял, что сын автора советского гимна будет его экранизировать.
И будет клясться в любви к его творениям.

Про кино Бунин вообще не думал, хотя в кино ходил – это было любимое развлечение эпохи (даже весть о присуждении Нобелевской премии застала его как раз в кинотеатре).
Но, думаю, сам подозревал, что неэкранизируем.
Ведь кто ни брался, ни у кого ничего не вышло.

И не потому не вышло, что неумехи снимали.
Просто у Бунина ничего для кино нет.
Совсем.
Нет фабулы не на 15 минут, нет характеров, нет конфликта, нет диалогов.

Много есть зато другого: атмосфера, тончайшие нюансы даже не чувств -  ощущений и настроений.
Чувственность всепобеждающая (чего у Михалкова нет вовсе).
Страстность моментально воспламеняющаяся.
Чистый импрессионизм: то, что минутно, то, что бренно - прекрасно, страстно, восхитительно.
Но быстро и обязательно проходит.
И с тоской вспоминается.
Потом.

И ещё точнейшая – иллюзорная - живопись словом.
Что пейзаж, что портрет.
Особенно женский портрет.
Его обольстительницы и его томящиеся негой страдалицы!
Никакие другие женщины его не интересовали. И ни для чего иного - кроме страсти - не интересовали.

Конечно, он дружил с "сестрицей" Тэффи. Конечно, ценил заботы своей многотерпеливой жены. Которую желчная Берберова считала круглой дурой - именно из-за этих забот.

Но писать о дружбе с женщиной или об уважении к её личности он не собирался, помня пушкинское «будь глупа, да хороша».
И байроновское «бывает легче умереть за женщину, чем жить с ней».

Зато Бунин был не из тех, кто вечно пленяется – снова и снова - женщиной одного и того же типа.
И в жизни все его любови были очень разные, а уж литературные создания и подавно.
На любой вкус красавицы.

Нравились и воображались ему всякие.
И даже недостатки дам казались прелестями.

Зинаида Шаховская удивлялась:
«Бунина необыкновенно привлекают дефекты речи – картавость, неправильное произношение какой-то буквы делают для него женщину неотразимой».
Тоже вполне по Пушкину:
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей.

Он и сам хотел быть неотразимым.
До болезненного.
В любви далеко не так был удачлив, как его герои. Но страшно обижался, зная, что женщины пачками влюбляются в Блока или Есенина. «Я красивее их!» (спорно?)
Собственные портреты, которые появлялись в прессе, особенно после Нобелевской премии,  стали раздражать - выдавали возраст.
Издателям пришлось смириться: «В конце концов, он выбрал один старый (снимок – С.) 1923 года, и этот по его настоянию мы помещали постоянно».

Но таки был импозантен:
«Лицо на улице особо приметное – вид важного иностранца. Можно прибавить, иностранцем Бунин выглядел бы в любой стране, даже в России».

Сюжеты сочинял быстро.
Надо было дать что-то испанское, из современной жизни, и на ум пришло, как всегда:
«В деревушку в горах коммунисты привозят тяжко раненого коммуниста – не то русского, не то немца. Девица того дома, где его оставили, дьявольски влюбилась в него, дала ему и потом его убила. Опять хреновина!»

Сам понимал, что «опять двадцать пять». Сто двадцать пятая тёмная аллея.
Вместо этого написал совсем другой рассказ, «Ночлег».
И похвастался: «Испанский рассказ я уже написал. Честное слово. Дописал прошлой ночью. Замечательный рассказ. Драгоценных подробностей целая пригоршня».

А у других чаще находил пригоршни барахла.
Не выносил большинства писателей-современников и ругательски ругал.
Не только Маяковского, с которым препирался некогда и очно.

Прочитал на склоне лет  вещь Паустовского (для которого, как и для Михалкова, Бунин был кумиром):
«Рассказ – если исключить из него росу и жёлтые листья – «форменное говно», как любит говорить Andre Gide - фальшивый, сопливый. И совершенно невероятный».

И странным образом очень любил в близком кругу вставить ядрёное словцо – «присыпает, как перцем».

Неопытному ещё Б.Пантелеймонову давал примеры, как в одном предложении возможно смешение разных глагольных времён (это вызывало протесты редактора Бицилли).
Вспомнил и нравящуюся частушку:
«Выхожу я на поляну.
Скинул портки – на х.. гляну.
(Милое, кстати сказать, занятие!)
Сообщите это Бицилли».

Но это что-то совсем уж не для аристократического юбилея.
Тем более юбилея Михалкова: человеку орден дали, а тут такое.





     

Я не принадлежу к тем романтическим натурам, которые жалеют, что не родились в стародавние времена, когда можно было красоваться в пышных нарядах.
Нет, не хотелось бы мне таскать на себе целую лавку мануфактуры, намотанную на корзину из ивовых прутьев и китового уса (панье) и привязанную к талии.
А талия чтобы была стиснута пластинами из того же китового уса (это вообще-то жёсткий рог, потому планки корсета назывались косточками, даже когда они стали стальными пластинками).

Ещё не хотелось бы пудрить волосы и преследовать в них блох, вооружась шпилькой.

Не хотелось бы носить громадные шляпы, пусть и погружающие глаза в загадочную тень, особенно если опустить вуаль.

В общем, ничего такого, попирающего свободу.
Ни мою собственную, ни окружающих.

Сейчас настало счастливое время, когда причуды моды настолько невинны, что не вызывают прилива вдохновения у карикатуристов, возмущения у сограждан и инициатив у законодателей.

А последним реально возмутительным для ближних капризом моды как раз были шляпы.
Которые с начала ХХ века всё росли, росли и к 1909 году выросли вот до таких размеров:



Это реальная фотография модницы.
Дамы, которые  не столь ретиво придерживались модных тенденций, всё равно носили шляпы значительных размеров – часто шире плеч.
И намного шире!

Красиво ли это?
Носить на голове подобное корыто, полное страусовых перьев, лент и искусственных цветов - конечно, дело вкуса.

Но модные дамы – на дворе был уже ХХ век! - вели активный образ жизни.
Так что всем, кто был рядом с ними,  приходилось потесниться.
Особенно в транспорте.

Тогда самым массовым видом транспорта был трамвай.
Именно в трамвае дама в шляпе занимала куда больше места, чем любой другой пассажир.
Это вызывало возмущение масс и вот такие весёлые картинки (здесь не трамвай, а архаичная харьковская конка, но проблема та же):



Толкать и теснить дам, требовать, чтобы они снимали головные уборы в помещении, в вагоне трамвая или поезда, было не принято.
А вот дама в шляпе могла двигаться, как ей угодно.

И случалось страшное.
В тогдашних СМИ замелькали такие сообщения:
«В первых числах ноября г-н Н., находившийся на площадке вагона №21 во время следования от Трубной площади к Страстному монастырю, получил сильный удар в лоб – находящаяся рядом дама обернулась к кондуктору передать деньги».

Разумеется, лоб господина Н. пострадал не от удара кулаком дамы – в этот несчастный лоб больно ткнулась шпилька её огромной шляпы.

Гигантские шляпы вообще оказались весьма травматичны для окружающих.
Они задевали встречных полями, сбивали чужие головные уборы  и хлестали страусовыми перьями.

Дамы даже друг другу мешали.
Вот воспоминания одной светской особы об официальном торжестве:
«В то время, как я вертела головой, моя украшенная незабудками соломенная шляпа  зацепилась за тюрбан  напиравшей сзади начальницы Дворянского института О.А. Талызиной. Это было неприятно. Негодующий возглас Талызиной  и мои приглушённые извинения потонули в звуках гимна».

Но самое страшное, эти шляпы то и дело впивались булавками и шпильками кому-нибудь то в лоб, то в щёку, то в нос.

Шляпная булавка вообще-то страшное оружие.
Это металлический стержень длиной около 20 сантиметров.
Он был призван прикрепить шляпу к голове. Вернее, к причёске (мизогины пошло шутили «прямо к дамским мозгам, которые ни на что больше не годятся»).
Ведь иначе такое масштабное сооружение, как шляпа, могло съехать набок, свалиться, быть унесено ветром и пр.

Шляпы были и сами по себе тяжелы.
Плюс тугой узел волос эту тяжесть держал на себе, пронзённый  шпильками.
За интригующий облик блоковской Незнакомки приходилось расплачиваться жестокими мигренями, которые стали повальной тогда дамской болезнью.

Булавок на шляпе использовали несколько – могло их быть и десять. Зависело от фасона.
Каждую такую булавку увенчивала  какая-нибудь декоративная загогулина из того же металла либо украшение-наконечник из ювелирного камня. Порой даже из бриллианта.

Конечно, дамы с бриллиантовыми булавками по трамваям не околачивались.
А вот дамы со стразами на шпильках – сколько угодно.
И регулярно травмировали пассажиров своими шпильками.

Острая это была и опасная штука.
Случались ведь и уголовные истории, когда  дамы умерщвляли такими шпильками неверных любовников.
Но, разумеется, не в трамвае.
В трамвае народ страдал вообще ни за что.

И вот тогда гласный Московской городской думы купец Н.А. Шамин забил тревогу.
Он обратился  к городскому голове Н.И. Гучкову, требуя обуздать шляпные бесчинства дам:
«В Москве раздаются непрестанные жалобы на длинные и острые шпильки дамских шляп, особенно опасные  для окружающих в вагонах трамваев…
Не говоря о множестве лёгких поранений и царапин, получаемых обывателями Москвы благодаря эти  орудиям  возмутительной дамской  неосторожности и легкомысленности, неоднократно были констатированы и случаи серьёзных непоправимых поражений…»

Что же предлагалось сделать?
 «Воспретить ношение в вагонах …. упомянутых заострённых шпилек без особых  безопасных наконечников».

Это предложение лишь через год – а мода на громадные шляпы только крепла! – вылилось в распоряжение не пользоваться трамваями дамам в шляпах со шпильками.
Или надевать на шпильки специальные резиновые наконечники.

Вот умора! Где и когда дама бы такое со шпильками проделывала?
При входе в трамвай? Или щеголяла бы по улицам с резинками на шляпе?

Постановление приняли, но исполнялось оно слабо.
Общий глас ещё во время обсуждения вопроса в городской думе был таков: моды скоротечны и переменчивы, дамы скоро перебесятся и сами уменьшат свои головные уборы.
Надо только потерпеть и подождать.

Вот так и ждали, пока длилось безумное шляпобесие.

А длилось оно до самой Мировой войны, накануне которой дамские шляпы сдали в ширину, зато обзавелись высокими эгретами и плюмажами – так что вместо страусов начали страдать фазаны и цапли.
Тоже для пассажиров трамвая не лучший вариант.
Дама в шляпе по-прежнему была там опасной соседкой.

Во всяком случае, вот как новатор Казимир Малевич передаёт свои (и её) мысли по этому поводу в картине «Дама в трамвае» 1913 года.



Поняли теперь, как выглядела дама в трамвае?   

Недостаток не в деньгах, а в людях и дарованиях делает слабым государство.
                                                                                                                          Вольтер

Наверное, ещё лет сорок назад никто даже не подозревал, во что превратится игровая индустрия.
Насколько  она захватит мир.
Как сожрёт море времени у множества людей (считается, что в видеоигры играют так или иначе 1,5 миллиарда землян).
Как станет прибыльнее Голливуда (доход в 2019 году – более 150 млрд. долларов).

В общем, всё тут исчисляется миллиардами - такая уж всепобеждающая страсть.
Перед этими миллиардами померк даже мишурный блеск казино.

Но видеоигры, несмотря на победный натиск, ещё слишком  молоды.
Да и устроены они слишком прагматично и технологично: громадные деньги льются в основном в карманы производящих компаний.
Игроки же наслаждаются самим процессом.
Ни колоссальных выигрышей, ни сокрушительных проигрышей, ни  буйного и разрушительного кипения страстей – какое может быть буйство на удалёнке?
Тут уже не игрок разоряет и побеждает игрока, как в старину, а действует нечто виртуальное, надмирное, недосягаемое.
 
Потому видеоигры  не обзавелись пока ореолом инфернальности, мистическими историями вроде "Пиковой дамы", эффектными  мифами.
Как это случилось с такими тривиальными на вид бумажками - картами.

Может, это потому, что гении ещё не играют в Red Dead Redempnion?

А вот в карты гении играли.
Очень даже играли.

Кумир русских романтиков лорд Байрон, человек азартный и впечатлительный, находил в игре невыразимое наслаждение:
«Мне представляется, что игроки должны  быть довольно счастливы – они постоянно возбуждены.
Женщины, вино, слава, чревоугодие и даже честолюбие по временам пресыщают; а у игрока интерес к жизни возобновляется всякий раз, когда он выбрасывает карты или кости».

Тем карточным играм, где важно мастерство и внимание, романтик Байрон предпочитал игры самые азартные, где всё решает судьба.  Хладнокровия и расчётливости ему не хватало, зато острые ощущения он любил.
А судьба любила его:
«Мне случалось выигрывать до четырнадцать ставок подряд и забирать со стола всю наличность… Во всём этом мне нравилось возбуждение».

Русские гении тоже предавались азартным играм со страстью.
Однако байроновского везения на их долю не досталось.

Пушкин играл страстно, не неудачно.
Незадолго до свадьбы проиграл очень  крупную  для него сумму.
С этим проигрышем он не мог разделаться до конца жизни (карточный долг почитался долгом чести и обязательно выплачивался, для чего приходилось брать займы под конские проценты и платить по ним заимодавцам, платить и платить).
Зато «Пиковую даму» написал – о силе судьбы и игры.
И об игромане. 

Молодой Лев Толстой умудрился проиграть в карты тот старинный дом в Ясной Поляне, где он родился.
Трёхэтажный особняк был разобран и вывезен, жить пришлось во флигеле; когда появилась семья, пришлось это флигель расширять.
Так что сцена рокового проигрыша Николая Ростова Долохову в «Войне и мире» абсолютно достоверна.

Но был в русской литературе и настоящий гений игры.
Конечно, это Николай Некрасов - игрок, богач, певец народных страданий и чистой души русской женщины.

Никакого противоречия тут нет – вернее, противоречия этой богатой натуры были природные, органические.

Некрасов был истинным персонажем Достоевского – человеком с  необузданными страстями, с интеллектуальными парадоксами  и невероятным соединением пылкости эмоций и холодной воли.
Да сам Достоевский о нём и говаривал: «Дьявол, дьявол с нём сидит! Страстный беспощадный дьявол!»
Идея героя «Подростка» заиметь миллион и стать совершенно свободным, истинным  властителем судьбы – буквально некрасовская.
Причём объявленная когда-то вслух!

И ведь свой миллион Некрасов заполучил.
Причём карточной игрой.

Выигрывал Некрасов колоссально много.
В основном на эти деньги он и журнал «Современник» издавал, и начинающим писателям помогал, и жил на широкую ногу, как большой барин – купил прекрасное  имение, содержал подруг и целый штат прислуги.
А на любимую охоту выезжал, как какой-нибудь принц – с толпой егерей, слуг, поваром и походной кухней.

Выигрыши Некрасова, что бы там про него теперь не писали,  были самые честные и заслуженные.
Во-первых, он играл (и выигрывал) в Английском клубе, где публика собиралась самого высокого полёта, а вот шулеров и жуликов не терпели.
Во-вторых – в отличие от Байрона – Некрасов больше занимался не азартными, а коммерческими играми (покер, вист, преферанс, винт, безик).

Азартные игры, конечно, его страстную натуру занимали.
За границей мог он побаловаться даже  рулеткой – но  никогда не увлекался так, чтобы превысить заранее отложенную на эту забаву сумму.
В отличие от игромана  Достоевского.

Каким образом Некрасов выигрывал?
Талант у него такой был.  Даже гений. Он вообще был блестящим бизнесменом.
К тому же поэт обладал феноменальной – абсолютной! - памятью.
Например, собственные стихи – все до одного – знал наизусть и легко мог прочитать любое когда угодно.

Карты, ход игры он тоже запоминал и анализировал безупречно.
Плюс хладнокровие за игрой, изворотливость ума, плюс тонкая наблюдательность психолога - и невозмутимый «покер фейс», разумеется.

Так что обычно выигрывал.
Самый легендарный его выигрыш - миллион франков у министра финансов А.А. Абазы.
Выигрыш в сотни тысяч рублей за вечер не был для него диковиной.

Критик А. Скабический записал со слов Некрасова правила игрока.
Этих правил Некрасов не скрывал и придерживался их всегда:
«В чём другом у меня не хватает характера, а в картах я стоик. Не проиграюсь!»

Начиналось всё с подготовки:
надо хорошо выспаться;
принять перед выездом в клуб ванну с ромом.
Внутрь же ни капли!
Голова ясна и свежа.

За игровым столом Некрасов следовал таким правилам:

1. Не испытывай судьбу! В одной игре не везёт – перейди на другую.


2. Расчётливого умного игрока бери измором.


3. Смотри игроку в глаза: если твоего взгляда не выдержит, игра твоя, если выдержит, больше тысячи не ставь.


4. Играй только на специально подготовленные деньги из особого бумажника. Из прочих денег не трать на игру ничего. А начнёшь ставить всё, что есть - «нет  ничего  легче потерять голову и зарваться  в таких условиях».


5. Перед игрой не давай взаймы и сам не одалживай (популярная примета картёжника). Зато карточный долг святое дело – «у картишек нет братишек».

В начале года Некрасов выделял на игру 20 тысяч рублей и с ними начинал сезон.
Больше – ни копейки из личного бюджета.
Далее ставил только выигранные деньги.
К концу года выигрывал сотни тысяч, а то и миллион.

А миллион тогдашний был не чета теперешнему.

Насчёт того, каким должно быть сексуальное воспитание и просвещение,  до сих пор ломают копья.
Что и когда рассказать ребёнку?

Сразу - как только начнёт спрашивать, откуда берутся дети и откуда он сам?
Взять и выложить  всё, как на духу?

Или наплести про аистов, капусту и таинственный магазин, где можно купить малыша (кстати, сейчас реально ребёнка купить можно, хоть не в магазине, а у суррогатной матери)?

Или подождать, пока в школе МарьИванна выйдет к доске с указкой и проведёт соответствующий урок?

Или довериться Интернету?
Которому теперь под силу заменить всё и всех –  и МарьИванну, и Академию наук, и подворотню?

Наверное, любые крайности  ни к чему.
Главное, чтобы информация была по возрасту и по умственным силам.
И по существу, без вранья, даже если без лишних деталей.
Чтоб в голове у ребёнка путаницы не возникло.

Вот графиня Софья Андреевна Толстая с такой задачей не справилась, хотя старалась.
Во всяком случае, старшая дочь автора «Анны Карениной» Татьяна никакой пользы от внушений матери не получила.
Даже наоборот.

Татьяна рассказывала: 
«Помню, например, раз мне мама сказала, когда мне было уже пятнадцать лет, что иногда, когда мужчина с девушкой живут в одном доме, то у них могут родиться дети».

Про это, конечно, и без мама Татьяна знала, что в разных домах дети заводятся.
Не только в деревне – сама мама непрестанно была беременна и рожала.

А вот как именно совместное пребывание в одном доме может привести к появлению детишек, мама не уточнила.
Потому дочка была в шоке:

«И я помню, как я мучилась и сколько ночей не спала, боясь, что вдруг у меня будет ребёнок, потому что у нас в доме жил учитель».

Учитель этот преспокойно занимался с младшими детьми Толстых - но стал самим своим существованием вызывать ужас у девочки Тани.

Вот так, как графиня, просвещать детей нельзя.
Не интересуясь, ребёнок правильно всё понял или ничего не понял вовсе.
Хотя учителя часто только так и делают.

Ничто так хорошо не помнится, как стихи.
Особенно выученные в детстве.
Вот до сих пор помню, как "одеяло убежало, улетела простыня".
Или - "унылая пора, очей очарованье" и т.д.
Или "мартышка к старости слаба глазами стала".
Ритм волшебная штука!

Собственно, потому и древние эпосы сплошь были ритмизованы.
Сказителям (рапсодам, боянам, бардам, акынам и пр.) так легче было хранить громадные тексты в памяти в почти первозданном виде.
Рифмы тогда не было, так что, перебирая струны, вместо подзабытого отсебятину в Илиаду вставить было легче, чем, скажем,  в «Горе от ума» или в «Демьянову уху».
Главное не забывалось. Оставалось на века.

Чтобы запомнить вещи и не совсем поэтические, тоже стали сочинять стишки. Издавна.
Такова история любви, написанная неправильными глаголами 2-го спряжения - гнать, терпеть, вертеть, обидеть и т.д..
Таково изображение цветов радуги, сияющей там, где сидит фазан.

Семь нот, названных подряд, уже стишок: до, ре, ми, фа, соль, ля, си.
Но названия эти тоже взяты из стишка.
Вернее, из коротенькой молитвы.

Эту операцию ещё в XI веке проделал руководитель монастырского хора,  монах-бенедектинец Гвидо Д`Ареццо (или Аретино - но не тот, что писал политическое и скабрёзное много позже).
Или Аретинец, т.е. человек родом из города Ареццо.

Этот стишок - молитва певца, обращённая к Иоанну Крестителю, который почему-то считался покровителем вокалистов.
Сочинена она ок.700 г. Павлом Диаконом, то есть уже и в XI веке была древностью.

UT queant  laris
REsonare  fibris
MIra gestorum
FAmuli  tiorum
SOLve pollute
LAbii reatum
Sancte Ioannes!

Стишок, похоже, звучит красиво, но сам по себе довольно смутен.
Во всяком случае, построчно буквальный перевод  даже в прозе  сделать сложно. А если загнать это произведение в гугл-переводчик, то выйдет вообще чёрт знает что.
Смысл же таков: слуги твои свои (фу, как коряво!) ослабевшие голоса  и грешные уста просят очистить, чтобы прославить чудеса твоих деяний, святой Иоанн.
Как-то так.

И вот брат Гвидо придумал чистые ноты звукоряда назвать про первым слогам этой молитвы .
Достаточно ему было, например, сказать RE, как хор запевал нужную ноту.
Так новички разучивал песнопения, так знакомые распевы хор доводил до совершенства на репетициях.
Бумаги тогда в Европе ещё не было, переписать и вручить каждому его партию было невозможно – потому певцы и учились с голоса и по знакам, подаваемым дирижёром.

В общем,  Гвидо был прекрасным, изобретательным и прославленным музыкантом своего времени.

Настолько прославленным, что многие последующие новации в записи и кодировании музыки приписывались именно ему.

Например, считалось что именно он придумал показывать певцам нужную ноту, прикасаясь правой рукой к разным частям кисти левой руки.
А каждый кончик пальца или сустав означал определённую высоту звука.
Так можно было обозначить и полутона.
Ничего даже  говорить не надо было: хор считывал музыку  не с листа, а «с руки».

Эту систему использовали даже пятьсот лет спустя!

Сохранились во множестве руководства для музыкантов с изображением  «Гвидоновой руки».

Кстати, Гвидон - это и есть Гвидо; князь из сказки Пушкина носил итальянское имя Гвидо.
Как и Балда (тут прозвание русского обалдуя слилось с именем Симбалды, слуги знаменитого Бовы королевича; Пушкин с детства очень любил сказку про Бову; в первоисточнике, болонской рыцарской поэме, этого слугу звали Sinebaldo, по-русски Симбалда).

Итак, зачем музыкантам надо было, как свои пять пальцев, изучить Гвидонову руку?
Зетем, что каждый палец этой  руки означал четыре звука (т.е.кончик пальца+ три сустава; в большом, естественно, музыкальных суставов всего два).
Касаясь то сустава, то кончика пальца, хормейстер диктовал, какую ноту петь.
Хор считывал эти касания - и пел!

Любопытно было бы посмотреть на дирижёра, который проделывает все эти штуки руками, а хор всё понимает.

Но сейчас всё делают по-другому.

Зато нотных линеек в память о руке Гвидо из Ареццо по-прежнему пять - как пальцев.

И названия нот так и остались Гвидоновы.

Вот только ноты UT больше нет.
Уже в XVII веке её заменили на DO – так благозвучнее.
Сделал это первым музыкант, которого звали Джованни Баттиста Дони. Многие полагают, что он заменил первую ноту гаммы первым слогом своей фамилии.

Как-то на манию величия смахивает, ведь правда?
Практически влепить себя в известную всем молитву рядом с Иоанном Крестителем (т.е. Джованни Баттистой, кстати)?
Потому симпатичнее и убедительнее мнение, что "до" означает слово DОminus - Господь.
Певцу надежнее помимо Иоанна заручиться поддержкой и самого Творца.

Вот так и вышло, что все мы знаем первые слоги старинного латинского стишка.
Можно к ним и привычный с детства стишок добавить:

До, ре, ми, фа, соль, ля, си -
Села кошка на такси,
А котята прицепились
И бесплатно прокатились.

Человек во многом сам себя создаёт, сам себя придумывает по своему вкусу.
Потом остаётся только действовать так, чтобы никто не догадался, что перед ним выдумка.

Разоблачение бвает конфузно (случалось такое в Интернете, и не раз).
Правда всплывает, даже если она никому особо не нужна, и выдумщик некий ноунейм, один из миллионов незнакомцев.

Известный человек ещё больше на виду. И такому сочинить небылицу о себе ещё заманчивее.
А у некоторых сочинительство прямо в крови.

Итальянский фашистский диктатор Бенито Амилькаре Андреа Муссолини был именно из сочинителей.
Вообще-то небесталанный журналист (тогда как Гитлер художник вполне бездарный).
А уж когда в руках Муссолини оказалась неограниченная власть, он развернулся во всю ширь, просто млея в парах лести и подобострастия.

Культы и культики невозможны без сонма подхалимов.
Муссолини был окружён просто комической лестью.
Его портрет в СМИ: "У Муссолини великолепная наполеоновская челюсть, за таким человеком надо идти до победы или до смерти".
Или :"Смешно даже пытаться понять мысли, рождённые умом дуче. Это означало бы претендовать на то, будто вы стоите рядом с ним".

Когда произошло извержение Этны, дуче отправился на место  бедствия, но несколько опоздал - извержение уже закончилось.
Газеты писали: "Поток лавы остановился, потому что в глазах дуче сверкал ещё более сильный огонь".

На издёвку больше похоже. Или нет?
Но дуче понравилось.

В общем, в такой обстановке дуче было просто необходимо сваять себе грандиозную биографию.
И подобрать подходящих предков.

Услужливые люди нашлись и тут: некий профессор Даль`Оссо на голубом глазу вещал, что корни дуче "уходят в императорский Рим за два столетия до Рождества Христова".
Обычное дело даже в наши дни. Нашлись же составители генеалогий, которые обнаружили в роду у Меган Маркл королей.
Вот и для Муссолини профессор потрудился неплохо - в Италии высоким особам было прилично иметь родословную не моложе XIII века. Аристократам уж точно.

Сам дуче поначалу тоже держался устоявшихся вкусов: в автобиографии 1928 года сообщал, что его предки были землевладельцами.
Один даже стал композитором, известным в Англии (книжка Муссолини вышла в Англии).
Мол, это его любимый предок.
Тем более что сам Муссолини играл на скрипке.

Через четыре года дуче увлечённо описывал уже другого любимого предка, жившего в приличном для родословной XIII веке.
Это был якобы пылкий дон, который заколол свою неверную жену и скрылся, положив жертве на грудь деньги на похороны.

Должно быть, то были все деньги благородного дона, раз родной папаша Муссолини был уже простым сельским кузнецом.

Сам дуче со временем тоже понял, что для политического успеха ему куда приличнее быть "сыном народа", чем фальшивым аристократом.
Потому он принялся в красках расписывать своё деревенское житьё.
Трудное детство, закалившее борца, в самом деле неплохая легенда для публичной личности тех лет.

Отец Муссолини, хоть и кузнец, был анархистом-самоучкой, страстно увлечённым политикой.
Что было, то было.
Но и про него дуче безбожно привирал.
Например, говорил, что папа читал детям Макиавелли (чего не было).
Или что за папиным гробом шли тысячи почитателей (тут дуче приписал два нуля).

А вот о чём папа Муссолини позаботился, так это о звучном имени для сына (вернее, обо всех трёх именах, как положено на Западе).

Три этих имени воплощают всю тщету и преходящую шелуху политической злободневности.
Они даны в честь известных тогда деятелей.
Бенито - это мексиканский либерал Бенито Хуарес,  "мексиканский Вашингтон".
Амилькаре - член 1-го Интернационала от Италии Амилькаре Чиприани, гарибальдиец-анархист.
Андреа - Андреа Коста, первый социалист, избранный в парламент Италии (женатый, кстати, на русской революционерке Анне Кулишёвой).

Сейчас вряд ли найдётся кузнец, который знаком с делами этих троих.
Другое время, другие кумиры.
Иные и фантазии у людей, которые хотели бы придумать себе знаменитых предков и удивительную жизнь.

Глаголом - в смысле части речи ("что делать? что сделать?")
Жги - в самом плохом смысле.
И нет, не матом.

Читаю на ночь снотворную книжку, английский детектив "золотого века", но средней руки.
Перевод тоже средний, вполне гладкий обыденный стиль.
Кого надо убили, расследование идёт себе, персонажи бодро действуют.

И вот такое:
"У тротуара притормозил роскошный автомобиль, из которого вылез молодой мистер Монтегю".

Этот мистер Монтегю богат, спортивен, трезв, приехал в отличном авто - отчего же он "вылез"?
Лез, лез и вылез?
Даже гугл-переводчик не мог тут выдать никакого лазания, карабкания и ползания.
Наверняка в оригинале был глагол to get out.
"Как это сказать по-русски?"
Должно быть, вышел из автомобиля?

Однако мистер Монтегю на этом не остановился и вошёл в офисное здание, намереваясь посетить адвоката.
И?
"Мистер Монтегю сел в лифт"!
Вот странный какой. Зачем же сразу садиться - куда, на пол? в таких шикарных брюках?

Тут явно был тот же коварный глагол, но с другим предлогом. To get into.

Не сесть, а поместиться внутрь.
Обычно ведь говорим - "войти в лифт". Что и делаем, т.е. входим.

Почему же переводчик так скверно поступил с мистером Монтегю, заставив его то лезть из лимузина, то сидеть в лифте? 
Думаю, он сам про себя так говорит.
"Я влез в машину, я впёрся в метро, я трепался с Максом, я переводил и прикалывался".
А тут какой-то мистер Монтегю со своим лимузином.
Пусть и он лазит.