Но кто-то таки придумал эту фразу не так давно, и стали приписывать её буквально всем – от Радищева до Задорнова.
Некоторые ограничиваются бойким «всем известно, что у России две беды»…
И дальше шпарят про асфальт, парковки и священные права велосипедистов.
А между тем дорога – самый поэтичный мотив русского пейзажа.
Даже дорога плохая, с разъезженными колеями и бездонными лужами.
Вернее, только такая.
Нет, в самом деле! Ничего прекраснее в русской живописи и не найти.
Вот хотя бы такая дивная вещь, как раз по недавнему сезону.
Фёдор Васильев, «Оттепель»:
Томительная прелесть мрачного сырого дня.
Но выглянет солнце, всё засияет – и тогда дорога приведёт к тёплому дому.
Эту вещь знают все.
Даже в школе наверняка сочинение по такой картинке писали.
Она от этого не стала хуже.
Исаак Левитан, «Март» (всё-таки самое лучшее про март!):
Теперь дорога Алексея Саврасова.
«Просёлок».
Снова разбитые колеи и вечное небо.
И снова красота неизъяснимая.
Всё, что так любил Гоголь!
Пусть и был он дромоманом, пусть имел странную склонность лечить мятущуюся душу малокомфортными путешествиями.
Они совсем не казались ему докучными и тоскливыми.
Напротив!
«Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала!»
Причём чем дорога труднее и дальше, тем лучше.
Мечтал так:
«Мне бы дорога теперь, да дорога в дождь, в слякоть, через леса, через степи, на край света!»
Такого добра у нас хоть отбавляй.
Вот почти фантасмагорическая, но вполне реальная слякоть южанина Архипа Куинджи:
А мой самый любимый дождь вот этот, в дубовом лесу (о, запах мокрой дубравы!)
И снова тут дорога, и снова лужи, и снова чудесно:
Это великий Шишкин.
Его репутацию основательно испортило то, что когда-то всюду, вплоть до конфетных фантиков, маячила его картина «Утро в сосновом лесу».
Эта дурацкая куча медведей.
А добили его славу уже советские художники и искусствоведы, которых долго не подпускали к импрессионистам и постимпрессионистам.
Зато когда подпустили, они на радостях презрительно окрестили шишкинскую живопись «фотографией» и отказали мастеру уже во всяком эстетизме.
Объявили туповатым копиистом природы.
Посмотрим.
Вот самая знаменитая его дорога:
Иван Шишкин часто находит такой неотразимый мотив, такой мощный образ, что изображённое им незабываемо и действует почти гипнотически.
Иногда преследует и завораживает, как эта «Рожь» (знаю прямо клинический случай одержимости этой картиной – что там «Крик» Мунка, когда эта дорога властно уводит, а горизонт недостижим).
Дорога во ржи и самого Шишкина зачаровала надолго.
Писал это снова и снова.
Ещё одна его "Рожь".
Ничего особенного: грязная дорога и поля.
Но тут и экзальтация Гоголя кстати и внятна:
«И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!»
Ещё одна дорога Шишкина во ржи.
Умиротворённая.
Задумчивая:
И подмосковная, под радостным летним солнцем:
Все эти дороги ещё и потому так чудесны, что проложены и наезжены, но не тесны.
Не забиты.
На сто вёрст вокруг тишина.
Только бредёт где-то вдали одинокий странник.
Простор!
Воля.
Даже «Владимирка» Левитана – путь «хождения по мукам» - пустынна и невообразимо широка:
Пустынна и дорога Левитана к тихому блаженству.
Только она укромна и узка, через зыбкий мостик:
Ещё одна дорога Ивана Шишкина.
Ещё один портрет России: бесконечная горизонталь и дорога.
Безмерное пространство и одинокий путник.
Как здесь хорошо. Как я это люблю.
Иди вперёд.
Иди не спеша.
Дыши полной грудью.
Смотри.
