Из Ломоносова?
"Карл Пятый, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским - с друзьями, немецким - с неприятелем, италианским - с женским полом говорить прилично.
Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми говорить пристойно, ибо нашёл бы в нём великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях кратость греческого и латинского языков".
Цитата расхожая.
И всегда любопытно было, по какому же поводу Ломоносов такое написал.
И когда?
20 сентября 1755 года вышла "Российская грамматика", которую и создал наш "человек-университет" (Мелетий Смотрицкий, по грамматике которого занимался сам Ломоносов, учил церковнославянскому).
Самое насущное было дело - живой язык с "великолепием гишпанского" существовал, а законов его никто толком не разумел.
В Предисловии к своей книге Ломоносов и поведал о полиглоте Карле Пятом, властителе полумира.
Этот император - тот самый меланхоличный и надменный рыцарь с портрета Тициана - в самом деле знал языки, о которых пишет Ломоносов.
И в самом деле острил в этом духе.
Правда, Ломоносов опустил как несправедливое окончание bon mot Карла - что по-английски с лошадьми "говорить пристойно". Карл неистово соперничал с Англией и потому терпеть не мог ничего английского.
Свою Грамматику Ломоносов посвятил и представил человеку совсем иного века - великому князю Павлу Петровичу, сыну Екатерины и Петра III.
Будущему российскому императору.
Павлу тогда едва исполнился год.
Что вырастет из него русский Гамлет, странный и непонятый монарх, никто тогда предположить не мог .
Как не мог предположить и страшного конца этого ангелоподобного младенца.
Ведь на троне ещё блистала Елисавета Петровна, а Пётр Фёдорович (пока ещё не Третий, бессчастный) и Екатерина Алексеевна (ещё ничуть не Великая) очень не ладили между собою, но и не враждовали до смертоубийства.
Не мог знать Ломоносов и того, что российская грамматика будет Павлу глубоко неинтересна, как и словесность как таковая.
Титул маленького Павла в те времена - в 1755 году - выглядел в высшей степени экзотично: труд Ломоносова посвящён "великому князю Павлу Петровичу, герцогу голстейн-шлезвигскому, стормарнскому и дитмарсенскому, графу ольденбургскому и делменгорстскому и прочая".
Хотелось бы и "прочая" узнать - что за диковинные владения ещё за ним числились.
Но главное и удивительное вовсе не это!
А то, что в середине 18 века на русском языке ещё не было создано ничего из того блистательного, великого и всесветно прославленного, что появилось позже.
Творения пистателей той поры кажутся нам теперь неловкими, натужными и оттого забавными. Часто скучноватыми. Часто косноязычными.
Но Ломоносов, как истинный знаток сути вещества, был уверен: золото - язык - уже есть, не родились только мастера.
Странным образом эта уверенность в богатстве и огромных возможностях русского языка в тот век буквально носилась в воздухе.
Живая русская речь опережала в развитии литературу!
Княгиня Е.Р. Дашкова в 1783 году на открытии Российской академии прямо заявила:
"Российский язык красотою, изобилием, важностью и разнообразными родами мер в стихотворстве, каких нет у других, превосходит многие европейские языки, а потому и сожалительно "...- что владение речью и письмом не на высоте.
Правда, во времена Екатерины чтение стало модным. Императрица эту моду всячески насаждала (она и сама обожала сочинять, хотя особым талантом не обладала).
Русских сочинений было мало.
Зато переводы с немецкого и французского, а то и с латыни, сыпались, как из рога изобилия.
Вся образованная молодёжь взялась за это благое дело - и не без успеха.
Дашкова переводчиков хвалила:
"Сильное красноречие Цицероново, убедительная сладость Демосфена, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство и гремящая Пиндара лира не теряют своего достоинства; тончайшие философские воображения, многоразличные семейственные свойства и перемены у нас пристойные и вещь выражающие речи".
Это она, конечно, у Ломоносова списала, из того же Предисловия, чуть переделав (как будто знала теперешний закон об авторском праве).
Метафоры поэта Ломоносова (скажем, что русский язык - "едва пределы имеющее море") она опустила: никто бы не поверил, что она сама такое могла сочинить.
Однако суть речи: оригинальная русская литература, по справедливому мнению княгини, всё никак не достигала уровня европейского.
"До какого бы цветущего состояния довели россияне свою литературу, если бы познали цену языка своего" - сетовала княгиня.
Кстати, ярая англоманка.
И при этом столь же страстная патриотка - тогда одно другому ничуть не мешало.
Поколение Дашковой жаждало русской литературы, достойной русского языка.
Но пришлось подождать.
Совсем немного.
В самом конце этого бурного и многое попробовавшего впервые века наконец родился Пушкин.
